#5 - Горе

Это приходит без стука. Ты не можешь этого планировать. Однажды что-то меняется, и воздух внезапно становится тяжелее.

Мне было пять лет, я жил в Южной Америке. Наша немецкая овчарка, Рокки, была моим первым лучшим другом. Он спал у моей кровати, следовал за мной повсюду, создавал ощущение безопасности и присутствия. Когда мы переехали, нам пришлось его оставить. Родители говорили, что другая семья позаботится о нём, как будто… Помню, как обнимал его, прижимался лицом к его шерсти, пытался запомнить его запах. Тогда я впервые почувствовал такую тишину, которая причиняет боль.

Тогда у меня не было слов, чтобы выразить это. Я лишь понял, что что-то хорошее исчезло и уже не вернётся.

Спустя годы, вскоре после окончания университета, я потерял работу. Мне был двадцать один год, и я был ещё достаточно молод, чтобы думать, что время бесконечно. Поэтому я устроился шофёром – с большим рабочим днём, хорошей зарплатой, откладывал, сколько мог, и потратил эти деньги на второе высшее образование. Потеря первой работы была болезненной, но не оставила шрама. Тогда горе было лёгким. Оно было рядом, но, к счастью, не затрагивало меня.

Пятнадцать лет спустя всё изменилось. Мне было тридцать пять, я был женат, стал отцом и ждал ещё одного ребёнка. Затем грянул азиатский финансовый кризис, и внезапно воздух стал разреженным. Та же потеря, но гораздо тяжелее. Когда заботишься о других, горе становится тяжёлым. Помню, как смотрел на спящего сына, как жена ждала второго ребёнка, и гадал, как долго мы сможем продержаться. Тот же мир, но другая гравитация.

Горе никогда не следует шаблону. Оно недостаточно вежливо для стадий. Иногда оно настигает, иногда притупляет. А иногда будит в три ночи без причины.

Спустя годы я встретил пару во время мототура. Они приехали из Англии и ехали через весь мир. У женщины был рак четвёртой стадии. Жить ей оставалось год, может, меньше. Я сказал им, как восхищаюсь их стойкостью и силой. Её муж сказал: «Это не мужество. Это просто принятие». Это чувство до сих пор живо во мне. Они использовали своё горе как топливо. Они не боролись с ним. Они вкладывали его в те дни, которые им ещё оставались.

Именно тогда я поняла, что горе ищет смысл. Это его тихая работа. Когда нас покидает любимый человек, остаётся пустота, которая постоянно спрашивает: «Почему?». Кто-то заполняет её работой, кто-то путешествиями, кто-то шумом. Секрет, по крайней мере для меня, заключался в том, чтобы не заполнить её слишком быстро. Нужно было немного побыть с этим пространством.

Видя горе других, я теперь знаю, что не стоит искать ответы. Я никогда не предполагал, что обладаю пониманием, но понимаю, что эмпатия не требует этого. Мы созданы не для того, чтобы исцелять друг друга, а лишь для того, чтобы стоять достаточно близко, чтобы тишина больше не разносилась эхом.

Если бы я мог поговорить с собой в молодости — с тем пятилетним мальчиком, с молодым мужчиной, с новоиспечённым отцом — я бы сказал им, что горе не проходит. Оно просто меняет форму. Оно становится тише, мудрее, не таким острым, но никогда не уходит полностью. Возможно, так и должно быть. Очертания того, что мы любили, должны оставлять тень.

Горе — не наш враг. Напротив, оно подтверждает тёплую привязанность, заботу и проведённое время. Оно причиняет боль, потому что имело значение. И со временем оно учит нас, что ничто не остаётся навсегда, но всё оставляет что-то после себя.

Вот в это стоит верить.

⸻

Если это вызвало у вас что-то знакомое, вы не одиноки. В Австралии вы можете позвонить на круглосуточную линию Lifeline по номеру 13 11 14.